*Обломов
«Вскоре после напечатания в 1847 году “Обыкновенной истории” у меня уж в уме был готов план “Обломова”», — вспоминал автор. Писался новый роман долго: «Нового ничего нет, да и, сомневаюсь, будет ли... А то хожу повеся нос, что не мешает мне, однако же, исправно кушать и почивать, ношу с собой везде томящую меня скуку по всякому труду, особенно литературному, чувствую холод, близкий к отвращению...»
 |
Г. Мазурин.
|
|
Первые главы романа создавались в 1847—1849 годах. Основная часть романа была написана с большим перерывом, что не могло не сказаться на изменении замысла. Над второй и третьей частями И. А. Гончаров работал за границей в 1857—1858 годах, писал их невероятно быстро — «как будто под диктовку». Отрывок из романа под названием «Сон Обломова» был опубликован в 1849 году. И. А. Гончаров считал его «увертюрой всего романа». «Сон Обломова» — образец страстного обличения обломовщины. В нём изображена патриархальная, косная, крепостническая «Обломовка». Её описание содержит глубокие обобщения. Обломовка — олицетворение «сна, застоя, неподвижной, мёртвой жизни». |
«Сон Обломова» опередил выход романа почти на десятилетие. Опубликованный как самостоятельное произведение в «Иллюстрированном сборнике» при «Современнике» в 1847 году, впоследствии он был включён в роман и стал его композиционным центром.
Форма сна «узаконивает» ту произвольность, с которой одна картина сменяет другую, а факты и переживания переплетаются в единую картину прекрасного бытия. Позиция автора по отношению к персонажам «Сна» часто носит обличительный характер. Автор разоблачает суеверия, объясняя готовность обломовцев видеть во всём что-то необыкновенное, какую-то сверхъестественную силу: «...так сильна вера в чудесное в Обломовке!»
Когда И. А. Гончарову было уже за тридцать, в его облике появились черты, которые позже казались обломовскими: внешняя апатичность, малоподвижность. В действительности же «под спокойным обличаем Гончарова, — писал в своих “Воспоминаниях” А. Ф. Кони, — укрывалась от нескромных или назойливо-любопытных глаз тревожная душа. Главных свойств Обломова — задумчивой лени и ленивого безделья — в Иване Александровиче не было и следа. Весь зрелый период своей жизни он был большим тружеником».
Имя главного героя вынесено в название романа. Это верность пушкинской традиции «осмысления настоящего как органического продолжения прошлого».
 |
Г. Мазурин.
|
Биография героя раскрывает перед читателем современную русскую жизнь и позволяет осмыслить её исторически. Используя приём повторяемости имени и отчества, автор подчёркивает, что в жизни семейства Обломовых ничего не менялось, всё шло по давно заведённому порядку — от деда к отцу, от отца к сыну. Название романа затронуло тему духовного оскудения человека, обломовщины, мотив «обломка», разрыва с теми связями, которые определяют смысл жизни русского семейства.
Илью Обломова «превратили в кисель» прежде всего условия, в которых он воспитывался в детстве. Рассказу об этом посвящена первая часть романа — «Сон Обломова». В Обломовке процветает натуральное хозяйство. Интересы обитателей «были сосредоточены на них самих, не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими», они «глухи были к политико-экономическим истинам о необходимости быстрого и живого обращения капиталов, об усиленной производительности и мене продуктов», не хотели «открыть какие-нибудь новые источники производительности земель». «…Забота о пище была первая и главная жизненная забота». Послеобеденный сон в Обломовке — «всепоглощающий, ничем непобедимый сон, истинное подобие смерти». Помещики «сносили труд, как наказание».
От природы Илюша Обломов был живым и любознательным ребёнком. Однако его «ищущие проявления силы обратились внутрь и никли, увядая». Мальчик приучался смотреть на всё окружающее по-обломовски. Он понял, «что так, а не иначе следует жить, как живут около него взрослые», и «выгнал труд» из своей жизни. Обломов стал рабом апатии и лени.
 |
Г. Мазурин.
|
«...Гнусная привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, — писал Добролюбов об Обломове, — развила в нём апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу».
П. Я. Чаадаев в «Философических письмах» писал о драме русской жизни: «Вот заколдованный круг, в нём все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот проклятая действительность, о неё мы все разбиваемся. Вот что превращает... в ничто... все наши добродетели». Порочный круг повседневной действительности заставил героя забыть о переустройстве мира и, облачившись в халат, лечь на диван.
Обломовцы изображены представителями не только русской крепостной деревни, но и всего «древнего» мира. Этим объясняется насыщенность сна античными сравнениями и сопоставлениями. Крестьяне сравниваются с древними греками, няня Илюши — с Гомером: «Няня между тем уж рисует другую картину воображению ребёнка. Она повествует ему о подвигах наших Ахиллов и Улиссов... Она с простотою и добродушием Гомера, с тою же животрепещущею верностью подробностей и рельефностью картин влагала в детскую память и воображение Илиаду русской жизни, созданную нашими гомеридами...»
А. В. Дружинин писал: «“Сон Обломова”! — этот великолепнейший эпизод, который останется в нашей словесности на вечные времена, был первым, могущественным шагом к уяснению Обломова с его обломовщиной. Романист, жаждущий разгадки вопросам, занесённым в его душу его же созданием, потребовал ответа на эти вопросы; за ответами обратился он к тому источнику, к которому ни один человек с истинным дарованием не обращается напрасно. Ему надобно было наконец узнать, из-за какой же причины Обломов владеет его помыслами, отчего ему мил Обломов, из-за чего он недоволен первоначальным объективно верным, но неполным, не высказывающим его помыслов Обломовым. Конечного слова на свои колебания г. Гончаров стал выспрашивать у поэзии русской жизни, у своих воспоминаний детства и, разъясняя прошлую жизнь своего героя, со всей свободою погрузился в ту сферу, которая её окружала. Следом за Пушкиным, своим учителем, по примеру Гоголя, своего старшего товарища, он ласково отнёсся к жизни действительной и отнёсся не напрасно. “Сон Обломова” не только осветил, уяснил и разумно опоэтизировал всё лицо героя, но ещё тысячью невидимых скреп связал его с сердцем каждого русского читателя. В этом отношении “Сон”, сам по себе разительный как отдельное художественное создание, ещё больше поражает своим значением во всём романе. Глубокий по чувству, его внушившему, светлый по смыслу, в нём заключённому, он в одно время и поясняет, и просветляет собою то типическое лицо, в котором сосредоточивается интерес всего произведения. Обломов без своего “Сна” был бы созданием неоконченным, не родным всякому из нас, как теперь, — “Сон” его разъясняет все наши недоумения и, не давая нам ни одного голого толкования, повелевает нам понимать и любить Обломова. Нужно ли говорить о чудесах тонкой поэзии, о лучезарном свете правды, с помощью которых происходит это сближение между героем и его ценителями. Тут нет ничего лишнего, тут не найдёте вы неясной черты или слова, сказанного попусту, все мелочи обстановки необходимы, все законны и прекрасны».
 |
М. П. Клячко. Обломов и Захар |
Автор подробно описывает кабинет Обломова. На всех вещах — заброшенность, следы запустения: валяется прошлогодняя газета, на зеркалах слой пыли, если бы кто-нибудь решился обмакнуть перо в чернильницу — оттуда вылетела бы муха. Характер Ильи Ильича угадан даже через его туфли, длинные, мягкие и широкие. Когда хозяин не глядя опускал с постели ноги на пол, он непременно попадал в них сразу. Когда во второй части романа Андрей Штольц пытается пробудить героя к деятельной жизни, в душе Обломова царит смятение, и автор передаёт это через разлад с его привычными вещами. «Теперь или никогда!», «Быть или не быть!», «Обломов приподнялся было с кресла, но не попал сразу ногой в туфлю и сел опять».
И. А. Гончаров использует внутренние монологи героя, из которых мы узнаём, что Обломов — человек со сложным внутренним миром.