*§ 18-1. Государство и экономика
Инфляция. Осень 1923 г., Берлин, полдень. Перед закрытыми дверями продуктовой лавки уже собралась толпа. Голодные и озлобленные берлинцы ждут открытия магазина, но хозяин лавки не торопится запускать покупателей. Он хочет услышать текущий курс доллара к марке, чтобы понять, поднимать ему цену на булку со вчерашних трёх миллиардов марок до пяти или только до четырёх с половиной. Для людей это означает, что взятой утром из дома сумки, полной денег, может не хватить, чтобы купить даже самое необходимое.
Гиперинфляция, разыгравшаяся в Германии в 1920−1923 гг., стала одной из самых масштабных экономических трагедий ХХ в. «Ничто так не ожесточило немецкий народ, не озлобило его и не сделало готовым принять Гитлера, как инфляция», — писал впоследствии Стефан Цвейг.
«1923 год приготовил Германию — не именно к нацизму, но к любой фантастической авантюре. Именно тогда возникло то, что сегодня делает возможным безумный нацистский марш: холодное бешенство, слепая решимость совершить невозможное — чтобы благодаря одной лишь силе воли и блеску встать надо всеми. Уверенность в том, что “хорошо то, что выгодно” и что нет слова “невозможно”. Думаю, подобный жизненный опыт лежит за гранью того, что народ может пережить, не повредив своей душе», — размышлял в 1930-е гг. будущий известный немецкий публицист Себастьян Хаффнер, бывший одноклассник Хорста Весселя.
Опыт гиперинфляции 1920-х действительно оказался для немецкого народа слишком тяжёлым испытанием. После поражения в Первой мировой войне, крушения кайзеровской монархии и существенного сокращения территории страны немецкое общество теряло последний элемент хотя бы кажущейся стабильности. Деньги, основа основ, перестали значить хоть что-либо. В период с января 1920-го по ноябрь 1923 г. курс бумажной марки к доллару упал в 100 млрд раз, 1 доллар стоил 4,2 трлн марок.
Цены на продукты питания, одежду, уголь росли на глазах. Работники старались получать зарплату каждый день и отоваривать полученные деньги в обед — но даже тогда инфляция могла съесть до трети заработанного.
Рестораны перестали проставлять цены в меню — стоимость обеда всё равно менялась за то время, пока клиент сидел за столиком. Впрочем, в рестораны продолжали ходить только политики и спекулянты с чёрного рынка — у большинства населения накопленные поколениями сбережения окончательно обесценились.
Церкви стали собирать пожертвования вместо кружек в огромные корзины, а потом и вовсе отказались от денег — угольные брикеты были куда ценнее.
В стране процветал натуральный обмен. Всё больше магазинов предпочитали принимать к оплате не деньги, а вещи. За три брикета угля или полкило картофеля можно было пойти в кино или театр, за детские ботинки — посетить стоматолога. Экономика Германии схлопнулась, страна погрузилась в экономический омут.
